Дарья Горсткина с помощью специалистов в области судебной лингвистической экспертизы попыталась понять, почему в России любое высказывание может быть уголовно наказуемым.

Всякий раз, когда речь заходит о 282-й статье Уголовного кодекса, легко вспомнить пару актуальных примеров ее применения. Количество исков о разжигании ненависти и вражды по национальному, религиозному и социальному признакам в последние годы выросло настолько, что сам факт их существования уже мало кого удивляет. Читаем новости: этого хотят «привлечь» за картинку в социальной сети, того за пост в блоге, здесь разжигают, тут призывают. Дошло до того, что на директора Библиотеки украинской литературы в Москве завели уголовное дело за «антироссийскую» и «антирусскую» пропаганду. Экстремизм стал правоохранительной рутиной. 282-я статья помогает полиции «рубить палки», а ФСБ — убирать из поля зрения неудобных людей.

Когда заходит спор о признании того или иного языкового материала экстремистским, суд привлекает лингвиста для проведения экспертизы, которая выявляет либо невыявляет соответствующие признаки. Количество таких экспертиз в последние годы растет.

В 2016 году Гильдия лингвистов-экспертов (ГЛЭДИС) отметит 15-летний юбилей. Все эти годы организация занимается исследованием спорных текстов в 28 регионах России. Председатель Гильдии Михаил Горбаневский рассказывает: «Раньше примерно 50-60% экспертиз, которые мы — лингвисты-эксперты — выполняли, были по статье 152 Гражданского кодекса (защита чести и достоинства»). Основная часть работы Гильдии была связана с исками о защите чести и достоинства, деловой репутации и исследованиями товарных знаков, а в последние годы ситуация изменилась, потому что силовики все активнее пользуются 282-й уголовной статьей, рассказал эксперт (с «экстремистской» статистикой за последние пять лет можно ознакомиться здесь).

Казалось бы, в определенном смысле можно порадоваться за русский язык, к которому многие стали относиться с уважением: теперь одно ложно истолкованное слово может лишь человека средств к существованию, репутации и свободы. Однако силовая система в России даже язык отразила в кривом зеркале, заставив его подчиняться внешним по отношению к нему правилам, часто существующим к какой-то иной знаковой системе. Экспертиза спорных информационных текстов — таких, которые попадают под подозрение силовиков, — очень часто находится на границе компетенции разных специалистов, рассказывает Председатель Гильдии лингвистов-экспертов (ГЛЭДИС) Горбаневский.

— Мои коллеги в некоторых экспертных организациях берутся за выполнение лингвистических экспертиз, в которых есть явные элементы изучения изобразительного ряда. Это не их компетенция. Но самое главное, что даже если это сделано из благих побуждений (помочь суду разобраться, помочь правозащитнику, который снял фильм, объявленный в какой-то северокавказской республике гнусным и мерзким), то тогда это дело может рассыпаться в суде. Потому что он, сторона защиты, приносит заключение, а сторона обвинения говорит: «А почему это у вас изображениями занимаются лингвисты? Это не их компетенция. Ваша честь, прошу удалить из дела это исследование как ненадлежащее доказательство». И все — дело может рассыпаться в суде. И опытный адвокат, опытный обвинитель, опытный судья такими приемами могут воспользоваться.

Поэтому эксперт, как жена Цезаря, должен быть вне подозрений. Он не должен быть выведен за границы его профессиональной компетенции.

Граница профессиональных компетенций — одна из многих проблем, с которыми сталкиваются при истолковании подозрительных текстов лингвисты-эксперты. По словам начальника научно-методического отдела ГЛЭДИС Игоря Жаркова,
лингвистическая экспертиза по делам «экстремистского» направления, как и по любым другим делам, как и комплексная экспертиза по любым делам, требует глубокого анализа материалов. Время высококвалифицированных экспертов, работающих добросовестно, стоит дорого. А следствие хочет получить результат быстро и дешево — оно ограничено процессуальными сроками и располагает маленьким бюджетом:

— Хотя законодательство ничего подобного не предусматривает, сложившаяся практика такова: если уголовное дело возбуждено, следователь сделает все, что от него зависит, чтобы это дело не было прекращено, поскольку прекращение дела плохо повлияет на статистику. И начальство даст следователю по шапке. А уж оправдательный приговор — это вообще ЧП. Это неправильно. Так быть не должно. Но на данный момент система работает именно таким образом. Судья, не задумываясь, копирует формулировки обвинительного заключения в приговор. Поэтому следователю не нужна такая экспертиза, за которую нужно платить и которая может отрицательно ответить на его вопросы. Ему вообще не нужна ни экспертиза, ни истина по делу. Ему нужно заключение, чтобы заткнуть дырку. Дело возбуждено — значит, нужно приложить минимум усилий, потребных, чтобы протащить его в суд.

Cледствие предпочитает завести «карманных» экспертов, работающих за небольшую прибавку к преподавательскому окладу по принципу «Петров, скажи «да». — «Да». На таких экспертов даже давить не надо.

И на свет появляется заключение объемом 12 страниц, на которых написано, что эксперт за два дня исследовал 137 книг, в отношении каждой из которых ему был задан десяток вопросов, и пришел к выводу, что на все вопросы следует дать положительные ответы. Во всех представленных текстах присутствуют все признаки, о которых спрашивали.

Чем работа «карманных» экспертов может отличаться от квалифицированной экспертизы, можно увидеть на примере дела Pussy Riot, где было несколько различающихся по смыслу экспертных заключения. «Центр информационно-аналитических технологий при правительстве Москвы делал первую экспертизу по Pussy Riot, вот этого никто не знает. Но это экспертиза не понравилась суду. И она была не очень принята, прямо скажем», — рассказывает профессор Горбаневский.

ЦИАТ делал и второе, дополнительное заключение, также отрицательное (в понимании обвинителей). А вот дальше было два интересных исследования: психолого-лингвистическая экспертиза и некая «справка о результатах психолого-лингвистического исследования». Именно два последних документа, которые были подготовлены якобы независимыми экспертами, позволили отправить активисток в тюрьму. По мнению Горбаневского, это подтверждает тот факт, что в государственных структурах встречаются квалифицированные эксперты.

— С другой стороны, в негосударственных структурах бывают такие эксперты, по поводу которых мои друзья из Фонда защиты гласности написали книгу «Экспертиза как болевая точка российского правосудия». Авторы этой книги и мы тоже сталкиваемся с чистой заказухой в экспертизах.

Вот есть такие господин Батов и госпожа Крюкова (психолог и математик по образованию), они умудряются писать по запросам следствия и судов, но прежде всего следствия и Центра «Э», чистую заказуху.

Это позор для всей системы экспертизы.

Словосочетание «Батов и Крюкова» стало в экспертном сообществе почти нарицательным. Как психолог и математик из Института культурологии (ныне присоединенного к Институту Наследия) стали экспертами в лингвокриминалистике — для многих загадка. Их послужной список впечатляет ; там среди прочего, признание экстремистскими фраз «Убей в себе раба» и «Православие или смерть!». ГЛЭДИС выразила свое отношение к качеству работы Батова и Крюковой, выступив в редком для себя жанре рецензии. На 42 страницах члены ГЛЭДИС подробно объясняют , почему не следует доверять этим экспертам, вот один из их выводов: «Специальная компетенция экспертов В. И. Батова и Н. Н. Крюковой не соответствует компетенции, необходимой для производства комплексной психолого-лингвистической экспертизы. В частности, ни один из экспертов не обладает специальными знаниями в области лингвистики. Более того, исходя из содержания рецензируемых заключений, уровень лингвистических познаний экспертов не полностью включает в себя объем программы средней школы по русскому языку».

Кроме того, как отметили в Гильдии, упомянутые эксперты берутся делать выводы, хотя эту задачу должен решать суд. Справедливости ради стоит отметить, что в этом есть и вина системы, говорит Михаил Горбаневский:

— Предполагается, что судья не может быть специалистом во всех областях, в том числе и в лингвистике. Хотя в этом смысле нам бывает сложнее работать. Потому что некоторые судьи считают, что в медицине, политике и лингвистике разбираются практически все. В том числе — в оценке спорных текстов. Очень часто бывают случаи, когда судья мне говорит: «Эксперт, а вот в словаре Ожегова написано, что вот это слово означает это». Я говорю: «Ваша честь, вы так меня обрадовали. Даже не нужно говорить, что Ожегова звали Сергей Иванович, но вы правильно произнесли его фамилию». Сплошь и рядом бывает, что судьи смотрят в словарь Даля, «Словарь живого великорусского языка», — а это словарь диалектизмов. И говорят: «А вот в словаре Даля написано это». Я тогда сказал судье: «Побойтесь бога, не нужно доставать словарь. Словарь — это компрессированная информация о значении слова. Слово живет в контексте. Поэтому для того, чтобы помочь вам вынести правосудное решение по оценке этого спорного текста, мы должны исследовать микроконтекст (фразу), больший контекст (абзац) и весь контекст (весь спорный текст)». Судья может задать вопрос: «Скажите, а содержатся ли в этом тексте призывы к свержению?».

Я отвечаю: «Ваша честь, эксперт — не судья. Мы можем установить значение слова, его стилистику, контекст, в котором использовано слово. Но выводы должны сделать вы».

Можно было бы предположить, что следственным органам и судам не знакомы корректные формулировки, поэтому они не могут правильно поставить задачу перед экспертами. Но предполагать ни к чему — мы знаем, что это не так. В распоряжении Открытой России оказалось пособие «Теоретические и методические основы судебной психолого-лингвистической экспертизы текстов по делам, связанным с противодействием экстремизму», выпущенное по заказу Минюста.

И вот там подробно описано, на что, в соответствии с законом, имеют право следствие
и эксперты, а на что нет. Другое дело, что законодательство само по себе далеко
от совершенства, отмечает Михаил Горбаневский:

— Была одна история (не буду называть конкретный регион, но это один из очень известных регионов в России). Руководитель региона — милая дама; как-то при ней получилось так, что плохо чистили крыши, снег и прочее. И случилась трагедия: плотный лед съехал с крыши, и погибли люди. Об этом написали многие. Но одно СМИ, которое давно было оппонентом руководителя этого субъекта федерации, написало жестко, но не переходя незримую грань (Имеется в виду статья в еженедельнике «Коммерсантъ-Власть». — Открытая Россия).

Юристы этого руководителя субъекта федерации пришли в прокуратуру с заявлением. Написали, что налицо признаки 282. Мне звонит прокурор той структуры, куда было принесено заявление: слава богу, у него хватило ума. Опытный прокурор понимал, что явных признаков 282-й статьи нет, просто есть критическая статья. Он звонит мне и говорит: «Тут такое дело, можно я не буду вам присылать это письмом, а прочитаю по телефону?» Я отвечаю: «Ну нас с вами слушают примерно три спецслужбы, поэтому читайте для четвертой, для АНБ». Он засмеялся. Я думаю, что оне мне специально прочитал это по телефону, чтобы дать понять, что он консультируется с опытной экспертной организацией, чтобы передали сразу. На сайте издания эта публикация была. Я ее открыл и спрашиваю прокурора — ну и что? Прокурор говорит: «Вы знаете, доверитель заявителя пишет, что эта публикация имеет целью разжигание открытой ненависти к социальной группе». Когда прокурор назвал мне социальную группу, я смеялся две минуты: «К социальной группе ''власть''». Вот это посильнее, чем «Фауст» Гете! Но дело имело продолжение. Я ответил, что это глупость, и лингвистических признаков я не вижу. Если хотите, давайте официальный запрос, я отвечу. Мы так и сделали. Но! Текст-то был озвучен и ушел. И заявление было отозвано.

Наименее осмысленна и наиболее опасна «социальная» часть 282-й статьи, рассказывает эксперт:

— Даже не разжигание межнациональной и даже не разжигание межконфессиональной розни меня здесь особенно заботит. В условиях разрастающегося социального кризиса и общественно-политического кризиса, о котором знает даже Уралвагонзавод, у меня особую настороженность вызывает третья часть, третья сфера 282 статьи. Потому что межнациональные противоречия более или менее понятны, межконфессиональные тоже лингвистически мне более или менее понятны.

Но если мы идем к третьей части 282 статьи — «разжигание социальной розни», — вот тут простор для великого племени российских чиновников не имеет границ.

Потому что сплошь и рядом возникают заявления в прокуратуру, Следственный комитет, МВД, Центр «Э»: заявители куда могут, туда и несут свою слезницу. Несут с тем, что такая-то публикация, например на сайте Открытой России, разжигает ненависть к социальной группе. К какой? Дальше идет квалификация этой группы. История со звонком прокурора побудила меня обратиться к моим друзьям в Институт социологии РАН, с которыми мы работали по целой категории дел по РНЕ (Ультранационалистическая организация «Русское национальное единство» во главе с Александром Баркашовым. — Открытая Россия). РНЕ — постольку, поскольку о них в своем время много писали журналисты (в Ставрополе, Южно-Сахалинске, во Владимире, еще где-то), они начали заявлять иски о защите деловой репутации в суды. Представляете, наглость какая? И было несколько судов. Старая история, но она стоит того, чтобы о ней вспомнить. Так вот, на каком-то этапе журналисты начали проигрывать в судах. И был суд в Южно-Сахалинске; оказалось, что там очень внятный судья. Судья сказал: «А мне для того, чтобы вынести правосудное решение, нужно разобраться, прав ли журналист в том, что называет РНЕ неофашистами». И позвонил нам в Фонд защиты гласности (я тогда еще там работал). Фонд защиты гласности заказал Институту социологии РАН лингвистическое исследование программы Баркашова в сопоставлении с Муссолини и Гитлером. Это такое исследование! Мы его потом специально публиковали в виде книги. И когда судья получил это заключение, то он отказал баркашовцам в иске.

Так вот, после звонка прокурора я вновь пришел в Институт социологии РАН и попросил их дать мне четкое определение понятия «социальная группа». Они ответили, что только у них в институте 12 или 14 определений того, что такое социальная группа.

Большая проблема — нерешенность многих теоретических вопросов. Ученые-социологи, ученые-политологи до конца не сошлись в определении социальной группы. А как же можно искать лингвистические признаки разжигания ненависти
к социальной группе, когда нет единой дефиниции «социальная группа»? Вот это очень важно.

То, что в Гильдию входят эксперты из десятков регионов, позволяет видеть картину
в целом по стране, рассказывает Горбаневский. Например, стал очевиден процесс отработки силовиками схемы по доведению дел «экстремистской направленности»
до обвинительных приговоров:

— Я просто лучше информирован, поэтому я прекрасно знаю, от чего болит голова у дятла. То есть от чего может болеть голова у экспертов, которых призывают к выполнению их профессиональных экспертных действий. А их призывают часто к тому, чтобы найти черную кошку в темной комнате, заранее зная, что ее там нет. Я имею в виду несовершенство действующего законодательства. И в этом во многом причина сознательных или несознательных судебных решений, в которых могут использоваться лингвистические материалы.

Потому что если вы посмотрите часть первую ФЗ№114, где прописаны все виды экстремистской деятельности, то вы увидите, что они прописаны так резиново, что под них можно подвести практически любое действие любого журналиста, который жестко критикует то, что ему не нравится.

Это чья головная боль? Наша. Потому что когда к нам обращаются суды или органы следствия (ну, слава богу, в ФСБ есть свой НИИ ФСБ, они сами у себя делают экспертизу, к нам редко из ФСБ обращаются, но моя дверь для всех открыта), мы говорим: «Как есть, так и есть. Мы белое называем белым, черное — черным. Нет признаков — это не к нам. Есть признаки — пожалуйста, заказывайте».

Официально никто не спрашивал мнения экспертов о том, можно ли без спекуляций соблюсти действующее законодательство. Но в ГЛЭДИС придумали, как сделать так, чтобы их заявление о размытости формулировок в ФЗ№114, 280, 282 статьях УК РФ приобрело форму документа:

Михаил Горбаневский:

— Самое принципиальное наше огорчение выплеснуто на страницы одного нашего экспертного исследования. Мы считаем тему несовершенства законодательства такой важной и такой болезненной для проведения экспертизы по делам так называемой экстремистской направленности, что мы решили это сделать. То, что я рассказываю, — очень важно.

Здесь вырисовывается алгоритм того, как сейчас проводят дела по экстремизму. Они осуществляются, потому что сделана очень хитрая придумка. И вот на материале этого дела она была не в первый раз, но апробирована. И дальше я вижу целый вал таких дел.

Бывший зампредседателя Хамовнического суда, который сейчас работает адвокатом, назначил нам экспертизу. Это было исследование по интервью Березовскому (он был в Лондоне), которое было выложено на сайте «Эха Москвы» (радиостанция привлекалась соответчиком). Задачей­ Генпрокуратуры было представить правосудию Великобритании достаточно оснований для того, чтобы хватило для экстрадиции Березовского. Прокуратура обратилась в Хамовнический суд. Дело было инициировано прокуратурой, но дело было гражданское, не уголовное. Прокуратура сейчас делает очень хитро: первый вагончик — это возбуждение гражданского дела об установлении признаков экстремизма в таком-то тексте. А потом, если первое дело выкатывает и признаки эти судом устанавливаются, то тогда уже прокуратура спокойно идет в уголовку и говорит: «Признаки есть, поэтому человека, который этот текст написал, можно спокойно обвинять по 282, 280 статьям УК РФ и ФЗ№114». Вот этот алгоритм, который не все понимают. Раньше пробовали сразу возбуждать уголовные экстремистские дела, но они рассыпались. Сначала нужно создать доказательную базу, чтобы было решение суда о том, что «в статье такой-то содержаться признаки экстремистской направленности, которые соответствуют такой-то статье». Если бы эти признаки нашли, то тот же самый Хамовнический суд рассмотрел бы потом дело в отношении Березовского заочно. О том, что он экстремист. И вот тогда мы сделали свою экспертизу.

Цитаты из заключения Гильдии лингвисты-экспертов для Хамовнического суда
 

«Словесный экстремизм, экстремистские высказывания, озвученные и напечатанные в средствах массовой информации — в печати, на телевидении, в Интернете и т.д. — несут в себе огромную общественную опасность. В то же время к этой проблеме нужно подходить с крайней осторожностью. Важная причина, заставляющая вспомнить об осторожности, — сомнения в отношении эффективности законов, направленных на борьбу с высказываниями, разжигающими вражду и ненависть. Такие сомнения высказывают многие правоведы, международные специалисты по вопросам свободы слова. Борьба со словесным экстремизмом не должна привести к злоупотреблению законами со стороны государства для подавления инакомыслия.
Помимо этого, руководствуясь в своем исследовании дефинициями понятий «экстремизм» и «экстремистская деятельность», содержащимися в ст. 1 Федерального закона No 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности», принятом в июле 2002 г., эксперты считают необходимым обратить внимание суда на тот факт, что в существенное противоречие с ним входит дефиниция понятия «экстремизм», содержащаяся в ст. 1 Шанхайской конвенции о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом ( ратифицированной Федеральным Собранием Российской Федерации и подписанной от имени Российской Федерации президентом В.В.Путиным в январе 2003 г.): «"Экстремизм" − какое- либо деяние, направленное на насильственный (здесь и далее выделено авторами экспертного заключения) захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них, и преследуемые в уголовном порядке в соответствии с национальным законодательством Сторон». И хотя п.1.2 данной статьи содержит важную оговорку («Настоящая статья не наносит ущерба какому-либо международному договору или какому-либо национальному законодательству Сторон, которые содержат или могут содержать положение о более широком применении терминов, используемых в настоящей статье»), мы полагаем, что Федеральный закон No 114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» нуждается в оптимизации Федеральным собранием РФ, в том числе в части доработки и уточнения принятых в нем дефиниций.»

Эта экспертиза была написана в 2012 году. Судя по тому, что с тех пор количество приговоров по 282-й уголовной статье выросло вдвое, исправлять нарушающие права человека уголовные статьи и законы никто не планирует.

Скачать методичку

Проект "Открытая Россия"